18-20 мая 1944 года в ходе спецоперации НКВД-НКГБ из Крыма в Среднюю Азию, Сибирь и Урал были депортированы все крымские татары (по официальным данным – 194 111 человек). В 2004-2011 годах Специальная комиссия Курултая проводила общенародную акцию «Унутма» («Помни»), во время которой собрала около 950 воспоминаний очевидцев депортации. Крым.Реалии публикуют свидетельства из этих архивов.
Меня зовут Абдугафар Мамбетов. По национальности я крымский татарин. Родился в 1924 году (свидетельство о рождении мне выписали лишь в 1925 году) в деревне Ай-Cерез (с 1945 года Междуречье – КР) Судакского района в семье крестьянина Маммед Аджи-Меджит (1880 г.р.) и Зейнеб Аджи-Меджит (1890 г.р.).
24 апреля 1944 года я был призван в армию. 25 апреля 1944 года я с другими мужчинами из Ай-Cереза (50 человек) прибыл в город Судак. Там без прохождения комиссии сделали перекличку, построили строем всех мужчин от 18 до 60 лет и приказали двигаться в деревню Курман (с 1944 года Красногвардейское, районный центр Красногвардейского района – КР). От Судака до Курмана мы дошли за 2 дня, где ждали в течении недели, пока подтянутся призывники из всех концов Крыма. Призывники были исключительно крымскотатарской национальности. Пока ждали остальных, нас обеспечивали пропитанием, разместили в клубе, в школе, больнице. Мы, молодые ребята, мечтали о боевой славе, о том, как будем защищать родину, тем более, что мой старший брат уже служил на фронте.
Через неделю нас всех поделили на взводы и отделения. В общем получилось 3 группы: первый эшелон отправили в Тулу на шахты, второй эшелон отправили в Казахстан в Гурьево, третий эшелон отправился в город Куйбышев.
Утром нас построили во дворе зоны и объявили о том, что это трудармия и мы будем трудиться на благо страны
В Куйбышеве распределили мужчин из Ай-Cереза (50 человек). Вагон, в котором мы ехали, был предназначен для перевозки скота, но полки там были приколочены. По прибытии в Куйбышев наш эшелон загнали в охраняемую зону, заперли нас там и ничего не объясняли. Лишь утром нас построили во дворе зоны и объявили о том, что это трудармия и мы будем трудиться на благо страны. Показали нам площадку, выделили стройматериалы, командира взвода назначили бригадиром, и мы начали строить жилье для нас же самих. Пока барак не был готов, мы спали в том же эшелоне, в котором нас привезли. А уже через неделю приступили к работе на кирпичном заводе. Работа была очень тяжелой, а кормили нас скудно: в рационе были замерзшая капуста и протухшая рыба, за один трудодень давали 750 грамм ржаного хлеба. Так мы и работали: жили в неотапливаемом бараке, летом трудились на кирпичном заводе, зимой валили лес и рыли траншеи.
На момент депортации наша семья состояла из четырех человек: отец Маммед Аджи-Меджит, мать Зейнеб Аджи-Меджит, брат Абдумеджит Мамбетов (1921 г.р., инвалид I группы) и сестренка Хатидже Мамбетова 1927 (г.р.).
Проживали моя семья в деревне Ай-Cерез Судакского района, в квартале Ашага (Ашага маале), номера дома не было. До депортации работали в колхозе, проживали в собственном двухэтажном доме, возделывали 1 гектар виноградника, распаеванного колхозом, имели около 10 соток сада, засаженного плодовыми деревьями (яблонями), держали 2 лошадей, 15 овец, 30 коз, кур, 1 телку и 1 корову, которая в ночь на 18 мая отелилась. Помимо домашней утвари – посуды, постельного белья, сундуков с одеждой – в ведении семьи находились 1 телега и 1 линейка. Еще у нас был амбар с пшеницей, выменянной на виноград, вино, яблоки и 1 бочка с вином. Кроме этого, родители подготовили приданное для сестры: феска, украшенная золотыми монетами, серебряный кушак (женский пояс – КР).
Брата Исмаила в 1938 году призвали в ряды Красной армии, в 1940 году он демобилизовался, а в июне 1941 года он снова ушел в армию, был артиллеристом.
По рассказам матери, ночью 18 мая пришли в дом солдаты, разбудили стуком в дверь, ничего не объясняя, велели собираться. Ничего с собой взять не могли, так как брат и отец были инвалидами, да взять с собой что-то солдаты не разрешили.
Много людей заболело во время пути, болели не только от голода, ужасных условий, но от переживаний, от страха
Отца к месту сбора повезли на бричке, потому что он не мог самостоятельно передвигаться. Все село собрали возле сельского кладбища, погрузили на машины и отвезли в Феодосию. На феодосийской железнодорожной станции погрузили в скотский вагон, его плотно набили людьми так, что было невозможно повернуться. Много людей заболело во время пути, болели не только от голода, ужасных условий, но от переживаний, от страха. Перепуганные и измoжденные люди плакали, есть и пить было нечего. Умерших людей солдаты выбрасывали из вагонов, хоронить не разрешали. Медицинскую помощь не оказывали.
1 июня моя семья прибыла в Узбекистан на станцию Асака Ленинского района. Затем на телегах их повезли в колхоз Мехнат Караман Мархаматского района Андижанской области.
Воду пили из арыков, из-за чего болели. Отец мой умер через 6 месяцев от голода и болезней
Поселили мою семью и еще три семьи в классной комнате местной школы, где не было ни еды, ни условий для нормального существования. Выживали за счет того, что мать выменивала на базаре некоторые вещи (платок, часы отца) на продукты. Воду пили из арыков, из-за чего болели. Отец мой умер через 6 месяцев от голода и болезней. После смерти отца семья переехала в поселок Палванташ в сорока километрах от колхоза «Мехнат Караман». Сестренка устроилась на работу строителем-подсобником, платили ей за это 600 грамм хлеба за трудодень и по 300 грамм хлеба матери и брату-иждивенцу, этим и кормились. Учиться не было возможности, жили в землянке размером три на три метра, которую вырыли сами.
В трудармии, где я находился в то время, моим товарищам начали приходить письма из Средней Азии от родных – так мы узнали о том, что крымских татар депортировали. Думали, что это недоразумение, какая-то ошибка. Спрашивали у нашего командира, но он не мог нам дать никакой информации. По вечерам, после переклички, нам раздавали письма. Информацию собирали по кусочкам, я писал письма землякам-переселенцам, о которых слышал от своих товарищей. Понял, что произошла страшная трагедия, но главное для меня было найти мою семью. Прошел слух о том, что уроженцев Ай-Сереза поселили в основном в Андижанской и Самаркандской областях. Через полгода в результате этой переписки я нашел точный адрес своих близких.
Мои близкие жили в землянке, были измoждены голодом и горечью переживаний, а отец не дожил до встречи со мной
В 1947 году, из-за болезни матери и брата, и учитывая тот факт, что всю семью кормила сестренка, меня освободили. Приехал я поездом Куйбышев-Андижан до станции Асака, на машине добрался до поселка Палванташ, отыскал свою семью. Несмотря на то, что в трудармии мы жили в тяжелых условиях, недоедали и каждый день рисковали своей жизнью ради блага родной страны, я ужаснулся тому, что увидел здесь: мои близкие жили в землянке, были измoждены голодом и горечью переживаний, а отец не дожил до встречи со мной.
Переночевав так одну ночь, утром я увеличил площадь землянки еще на 3 метра, так как с моим приездом мы не помещались в ней (лопату попросил у соседа). Затем поехал в комендатуру в райцентре, там зарегистрировался и получил разрешение на работу в буровой бригаде. В Нефтепроме в основном работали крымские татары, они зарекомендовали себя как выносливые и добросовестные работники. Поэтому меня сразу приняли на работу рабочим, я приступил к обязанностям на следующий день и в этот же день мне выдали карточки на 1 кг хлеба в день!
Недоедая и экономя, нам удалось отложить немного денег, через три месяца мы купили маленький старый домик из двух комнат с земляным полом, неоштукатуренными стенами и камышовой крышей. На буровой, где я работал, взял 5 труб, сделал кирпичи из глины и пристроил еще комнату, провел электричество и в 1949 году женился на Алиме Абдуллаевой.
Все это время мы жили мечтой о Крыме, вспоминали красоты родного края, тайком мечтали о том, как вернемся
Во время ежемесячного отмечания в комендатуре говорили нам о том, что нас сюда перевезли на 25 лет. Все это время мы жили мечтой о Крыме, вспоминали красоты родного края, тайком мечтали о том, как вернемся. Держать наши мечты о возвращении на Родину в тайне нам приходилось из страха. Ведь тех людей, которые писали письма или ходили к представителям власти, жестоко избивали, а некоторые так и не вернулись после подобных «разговоров».
В 1956 году нам объявили, что теперь можно свободно перемещаться из одного района в другой. Наконец появилась возможность разыскать односельчан и повидать родственников и близких в пределах Узбекистана. Я спросил: «Можем ли мы теперь поехать в Крым?». И мне ответили категорическим отказом.
В 1958 году я, переучившись на шофера, с женой и детьми переехал в город Майли-Сай Киргизской ССР, где приобрели маленький домик и проживали там до 1988 года.
В 1988 году вернулись в Крым. Долго скитались по родственникам и знакомым, так как не могли купить дом и прописаться. В то время жилья продавали много, но когда продавцы узнавали, что мы крымские татары, то начинали выдумывать причины отказа, в несколько раз завышали стоимость домов, а иногда открытым текстом говорили, что не продадут нам дом.
В 1991 году удалось приобрести полдома в Симферополе, равный стоимости двух новых автомобилей и нашего проданного дома в Майли-Сае. Много лет проживали в трех комнатах три семьи. Сейчас я живу в Симферополе.
(Воспоминание от 22 февраля 2010 года)
К публикации подготовил Эльведин Чубаров, крымский историк, заместитель председателя Специальной комиссии Курултая по изучению геноцида крымскотатарского народа и преодолению его последствий
FACEBOOK КОММЕНТАРИИ: